-- ты возьмешь к нам моего лонгрена? -- сказала она. -- да. -- и так крепко поцеловал он ее вслед за своим железным "да", что она засмеялась. теперь мы отойдем от них, зная, что им нужно быть вместе одним. много на свете слов на разных языках и разных наречиях, но всеми ими, даже и отдаленно, не передашь того, что сказали они в день этот друг другу. меж тем на палубе у гротмачты, возле бочонка, изъеденного червем, с сбитым дном, открывшим столетнюю темную благодать, ждал уже весь экипаж. атвуд стоял; пантен чинно сидел, сияя, как новорожденный. грэй поднялся вверх, дал знак оркестру и, сняв фуражку, первый зачерпнул граненым стаканом, в песне золотых труб, святое вино. -- ну, -- сказал он, кончив пить, затем бросил стакан. -- теперь пейте, пейте все; кто не пьет, тот враг мне. повторить эти слова ему не пришлось. в то время, как полным ходом, под всеми парусами уходил от ужаснувшейся навсегда каперны "секрет", давка вокруг бочонка превзошла все, что в этом роде происходит на великих праздниках. -- как понравилось оно тебе? -- спросил грэй летику. -- капитан! -- сказал, подыскивая слова, матрос. -- не знаю, понравился ли ему я, но впечатления мои нужно обдумать. улей и сад! -- что? ! -- я хочу сказать, что в мой рот впихнули улей и сад. будьте счастливы, капитан. и пусть счастлива будет та, которую "лучшим грузом" я назову, лучшим призом "секрета"! когда на другой день стало светать, корабль был далеко от каперны. часть как уснула, так и осталась лежать на палубе, поборотая вином грэя; держались на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной циммер. он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом, и думал о
Спасибо
